Через три часа мы с Сидом плюхнулись на кушетку, ближайшую к кухне, хотя мы слишком устали, чтобы хотеть есть. Самые тщательные поиски, какие только можно вообразить, показали, что Хранителя на Станции больше нет.

Конечно, он должен быть на Станции, — все мы повторяли это друг друг первые два часа. Он должен быть здесь, если та наука, по которой существовала Станция, значила хоть что-нибудь. Хранитель — это такая штука, которая поддерживает существование Станции. Малый Хранитель снабжает нас кислородом, обеспечивает должную температуру, влажность, силу притяжения и все прочее, что нужно для круговорота материи и жизни на Станции. А вот Главный Хранитель — он не дает схлопнуться стенам и свалиться потолку Станции. Не так уж мало, сами понимаете.

Он не использует радиоизлучение или еще что-нибудь в таком духе. Просто искривляет локальное пространство-время.

Мне рассказывали, что внутренность Хранителя — это чрезвычайно упругие и прочные гигантские молекулы, каждая из которых — чуть ли не космос в миниатюре. А внешне он выглядит, как переносной радиоприемник с чуть большим, чем обычно, количеством подстроечных ручек, индикаторами, переключателями и гнездами для наушников и всякими прочими штуковинами.

Хранитель исчез, а Пустота тем не менее не обрушилась на нас. Но к этому времени я настолько валилась с ног от усталости, что меня даже не интересовало, схлопнулась она или нет.

Одно было ясно, что Хранитель был переключен в режим интроверсии, перед тем как духи его уволокли; или же при исчезновении он автоматически переключается в этот режим — можете выбирать сами. Потому что нас наверняка интровертировали — я это вбила себе в голову, как затверженный школьный урок — выпивка не выдыхается, ни дуновения Ветра Перемен, полное удушье, а серость Пустоты, казалось, так глубоко проникла в мою голову, что меня даже осенило — так вот что имели в виду наши ученые всезнайки, когда втолковывали мне, что Станция — это своего рода переплетение материального и духовного. Один из них назвал это «гигантской монадой».

Как бы то ни было, но я сказала себе: «Грета, если это интроверсия, то я в такие игры не играю. Не очень приятно быть отрезанной от космоса и знать об этом. Спасательный плот посреди океана или космический корабль, летящий между галактиками — и то не так одиноки».

Я задала себе вопрос, зачем вообще Пауки снабдили наши Хранители такими переключателями, если мы не имеем опыта обращения с ними, и, как предполагалось, можем ими воспользоваться только в случае крайней необходимости, когда тебе остается либо интровертироваться, либо быть захваченным Змеями. И только тут до меня вдруг дошло:

Интровертировать Станцию — все равно что открыть кингстоны на корабле. Цель этого одна: сохранить секреты и оборудование от врага. При этом Станция оказывается в таком положении, из которого ее не может вывести даже командование Пауков, и нам остается только тонуть (всплывать? дрейфовать?) в Пустоте.

Если дело обстоит таким образом, то наши шансы выбраться отсюда примерно такие же, как мне снова стать малышкой, играющей в песочнице.

Я теснее прижалась к Сиду, мне захотелось — как бы это сказать? — спрятаться к нему под крылышко. Потерлась щекой о засаленный бархат его шитого золотом камзола. Он поглядел на меня сверху вниз, а я спросила: «Ну что Сидди, далеко стало до Королевского Линна, а?»

— Дражайшая, ты изрекаешь весьма мудрые вещи, — сказал Сид. Дрянной мой старикан прекрасно знает, что делает, когда переходит на такую манеру выражаться.

— Сидди, зачем тебе нужно все это золотое шитье? Без него ты был бы такой гладенький…

— Святая дева! Мужчина должен быть колючим и, ну я не знаю, мне нравится чувствовать на себе металл.

— И колоть девушек, — фыркнула я. — Но ты, пожалуйста, не выкидывай свой камзол в Восстановитель. Пока мы не выберемся из леса, я хочу, чтобы все вокруг по возможности оставалось, как прежде.

— Святая дева! А зачем мне его чистить? — простодушно поинтересовался он, и мне кажется, что он вовсе не собирался меня дурачить. Путешественников во времени меньше всего заботит, чем они пахнут или чем не пахнут. Потом его лицо омрачилось, и вид у Сида стал такой, будто ему самому захотелось спрятаться мне под крылышко.

— Да, милая, в этом лесу деревьев побольше, чем в Шервуде.

— Твоя правда, — согласилась я, задумавшись, что означает этот его взгляд. Чувствовалось, что его сейчас не забавляет моя ребячливость. Я понимала, что делаю глупости, но он стал мне очень близок за все это время и вообще… Трудно сказать. И еще я вспомнила, что кроме меня, еще только он ничего не сказал, когда Брюс предложил нам выбирать, на какую встать сторону и, быть может, это все еще продолжало угнетать его мужское достоинство. Я-то как раз наоборот — все еще была благодарна Хранителю, что он вытащил меня из затруднительного положения — несмотря на то даже, что все мы при этом здорово влипли. Казалось, прошла уже целая вечность.

Все вынуждены были согласиться, что девушки-призраки сбежали с Хранителем, непонятно только куда и как. Как бы то ни было, все говорило в пользу этой версии. Мод опять заверещала, что она никогда не доверяла Призракам, и что у нее всегда было предчувствие, что в один прекрасный день они выйдут из повиновения. А Каби намертво вбила себе в голову, прямо между двумя своими рожками, что раз Фрина — гречанка, то она-то и есть заводила, она и задумала погубить всех нас.

Но когда мы первый раз обшаривали склад, я заметила, что все упаковки с девушками-призраками выглядят странно плоскими. Эктоплазма в свернутом виде занимает не так уж много места, но я все-таки решила открыть на пробу одну упаковку, а потом вторую, а уж потом позвала на помощь и остальных.