Мне кажется, я все-таки разобралась, насколько это было возможно, в» деле Брюса-Лили-Эриха «. Лили всей душой жаждала свить гнездышко и ничто иное не могло бы ее удовлетворить, а теперь она отправится в преисподнюю своим собственным путем и, быть может, в третий раз умрет от нефрита, на сей раз в Меняющемся Мире. Брюсу же гнездышко Лили было не так уж сильно нужно; ему больше по душе был Меняющийся Мир и те возможности, которые он предоставлял для солдатской бравады и поэтического пьянства; идеи Лили о космическом семени не соответствовали его представлениям о том, как надо исцелять космос. Может быть, когда-нибудь он и поднимет настоящий мятеж, но скорее всего, ограничится сочинением эпических поэм у стойки бара.

Их с Лили вспышка страсти не угаснет полностью, неважно, что сейчас это блюдо смотрится вполне протухшим. Любовное ослепление уйдет, но Изменения подчеркнут романтическую сторону; и когда они снова встретятся, это будет казаться им прекрасным приключением.

Эрих вновь обрел своего» камерада «, вполне его достойного, у которого мужества и мозгов хватило на то, чтобы обезвредить бомбу, которую ему, Эриху, хватило мужества привести в действие. Следовало бы отдать должное Эриху за то, что ему хватило нервов довести нас до такой ситуации, что мы должны были либо найти Хранитель, либо изжариться; но мне трудно даже представить себе что-нибудь настолько противное, чтоб отдать ему.

Но некоторое время назад я все-таки попробовала. Я подошла к нему сзади и сказала:

— Эй, как тут мой злючка-комендант? Не забыл еще свое» und so weiter «? — а когда он обернулся, я скрючила пальцы и дала ему пощечину. Так вот я и приобрела синяк под глазом. Мод хотела было приложить к нему электронную пиявку, но я предпочла воспользоваться носовым платком, смоченным в ледяной воде. Ну что ж, по крайней мере теперь и у Эриха есть свои царапины, не такие глубокие, как шрам, который он сотворил Брюсу, зато их целых четыре. Надеюсь, они инфицированы — все-таки я не мыла руки после наших поисков. Впрочем, вроде бы Эриху нравятся шрамы.

Среди тех, кто помог мне подняться после удара Эриха, был и Марк.

— У тебя и на этот случай найдутся какие-нибудь омнии? — буркнула я ему.

— На какой случай?

— Ну, обо всем, что тут с нами случилось, — раздраженно ответила я.

На мгновение он вроде бы призадумался и затем сказал:

— Omnia mutantur, nihil interit.

— Что означает?

— Все меняется, но ничего не пропадает, — ответил он.

С такой прекрасной философией можно было бы и противостоять Ветрам Перемен. Правда, все это жуткая глупость. Интересно, Марк действительно в это верит? Хорошо бы мне в это уверовать. Иной раз я ловлю себя на мысли, какая же это безнадежная чушь — пытаться стать простым скромным Демоном, пусть даже хорошей Развлекательницей. Тогда я говорю себе:» Такова жизнь, Грета. Придется тебе заставить себя полюбить все это «. Но бывает так, что эта стряпня становится не очень-то съедобной.

Снова что-то защекотало мою ладонь. Это оказалось щупальце Илли; усики на его конце распушились метелкой. Я хотела было отдернуть руку, но вдруг поняла, что лунатику просто стало одиноко. И покорилась невесомым паутинкам, сплетающимся в нити разговора перьев.

И тут же услышала слова:

— Тебе грустно, Греточка?

Можете себе представить, я чуть не свалилась на пол. Выходит, я начала понимать разговор перьев, который только что не знала совершенно и, более того, я воспринимала его по-английски, что вообще было совершенной бессмыслицей.

Я подумала на миг, что Илли просто говорил, но сразу же осознала, что этого не было; еще пару секунд я обдумывала возможность того, что он мне это телепатировал, используя свои усики как проводники. И только потом осознала, что же произошло на самом деле: он» печатал» по-английски на моей ладони, как на клавиатуре своей скрипучки, а раз и я точно так же играла на его клавиатуре, мой мозг автоматически перевел его щекотку в слова.

От этих размышлений мои мозги чуть не расплавились, но я была слишком вымотана, чтобы возгордится своей догадливостью. Я просто откинулась на кушетке и предоставила мыслям течь самим по себе. Хорошо, когда с тобой есть кому поговорить, пусть это даже осьминог-недовесок, а когда не было этого скрипа, речь его звучала не так глупо, и фразы стали суше и четче.

— Ты опечалена, Греточка, потому что никак не можешь понять, что с нами происходит? — спросил Илли. — Потому что тебе никогда не стать никем, кроме тени, воюющей с тенями — и пытающейся полюбить тени во время передышек между боями? Пришло время понять, что в действительности мы не ведем никакой войны, хотя все выглядит именно таким образом; на деле же мы проходим некую эволюцию, хотя и не совсем того рода, который подразумевал Эрих. Твой землянин полагал, что существует слово, которым можно обозначить это явление и теория, которой можно его объяснить — теория, которая вновь и вновь возникает во многих мирах. Она заключается в том, что существует четыре уровня жизни: Растения, Животные, Люди и Демоны. Растения — это связыватели энергии: они не могут двигаться в пространстве или во времени, но могут поглощать энергию и преобразовывать ее. Животные — связыватели пространства: они могут перемещаться в нем. Человек (землянин или внеземлянин, лунянин или внелунянин) связывает время — у него есть память. Демоны же — это четвертая стадия эволюции, связыватели возможностей — могут воссоздавать целое из того, что могло бы быть частью этого целого, и в этом заключается их эволюционная функция. Воскрешение — это метаморфоза гусеницы в бабочку: существо третьего уровня вырывается из куколки своей жизненной линии в жизнь четвертого уровня. Прыжок из разорванного кокона неизменной реальности подобен первому движению животного, когда оно перестает быть растением, и понятие Меняющегося Мира — это и есть то зерно истины, которое скрывается во многочисленных мифах о бессмертии. Любая эволюция выглядит вначале как война — восьминогие враждуют с одноногими, млекопитающие борются с рептилиями. И это неизбежная диалектика: имеется тезис — назовем его Змеи, — и антитезис — Пауки; в конце же концов получается синтез, когда все возможности реализуются в одной окончательной вселенной. Война Перемен — это отнюдь не слепое разрушение, как может показаться.